Она свои тоже.

— Кто тебе звонил? Сегодня ночью, — полушепотом.

— Ань, — разъясняю вкрадчиво. — Мне девушки по ночам звонят с пятнадцати лет. Раз в месяц стабильно. Я не знаю, кто это звонил. Мне вообще насрать.

— Ты ответил! — подняв лицо, пытается загнать меня в угол.

— На автомате. Что мне теперь сделать? Перезвонить?

— Делай что хочешь… — отворачивается.

— Дубцова, — рукой приподнимаю ее подбородок. — Я. Тебя. Люблю, — по слогам проговариваю. — Это что, не понятно?

— Почему не рассказал мне сразу?!

— Ты не хотела слушать, — сообщаю очевидное. — Ты меня не слушала.

Ее лоб прорезает складка.

По-моему, она была в аффекте. Пиналась и психовала. Что я должен был сказать?!

По-крайней мере теперь я понимаю, на какой грани она болталась все эти дни.

На грани долбаного нервного срыва.

За моей спиной возникает медсестра.

Она суетливая и немного дерганая. Мне приходится разжать руки, и Аня выскальзывает из них, как песок.

— Пока… — шепчет направляясь к лифтам.

Обернувшись через плечо, взмахивает рукой.

Остаюсь один в пустом коридоре клиники.

Ее стены я уже почти ненавижу. И я ненавижу, что мою жену у меня вечно кто-то пытается забрать. Обстоятельства или люди. Я, блять, это ненавижу.

Глава 60

Аня

Месяц спустя…

— Здесь? — уточняет таксист, тормозя напротив зелёного забора.

— Угу, — толкнув дверь, выбираюсь из машины. — Черт… — бормочу, когда ноги в ботинках на толстом высоком каблуке попадают в лужу.

Апрель в этом году смахивает на март, по крайней мере, первая его половина. Снег ещё не везде сошёл, да и дожди достали.

Придерживая рукой маленький меховой ворот своего пальто, открываю калитку и пихаю в зубы Демона сладкую косточку, чтобы унять его раньше, чем он начнет ее выпрашивать.

— Привет, собака… — улыбаюсь.

В моих руках пакет с продуктами, и ручки больно впились в ладонь.

Я обещала деду заехать днём, а уже почти семь вечера. Я целый день проболталась по торговому центру. Сегодня суббота, но я все равно могла бы потратить время с большей пользой. Например, выспаться как следует.

Открыв ключом дверь, плюхаю большой пакет на пол в прихожей и удивленно тяну в себя восхитительные запахи вкусной домашней еды. На кухне горит свет, и оттуда доносятся звуки какой-то возни.

— Максим Борисыч! — кричу, принимаясь медленно расстегивать пуговицы. — Не ждал? А я пришла.

Мы с Кириллом съехали отсюда две недели назад, и я волнуюсь о том, как он здесь один… кажется, я волнуюсь совершенно напрасно, ведь из кухни вслед за дедом выходит Наталья Семёновна, бабушка Кира.

— Здравствуй, Анечка, — улыбается, пригладив слегка растрепавшийся на макушке седые волосы. — Тебе очень идёт этот макияж, — замечает вежливо. — Красавица…

— Эмм… спасибо… — немного смущаюсь.

Я знаю, что он мне идёт. Я потратила на него два часа в салоне, но такая похвала все равно греет мою озябшую с улицы душу.

Не знаю, должна ли замечать, что они топчутся в коридоре, будто школьники. Топчутся и прячут глаза!

— И правда не ждал, — дед издаёт стрекающий звук и почесывает затылок. — Ну, и зачем ты тяжести таскаешь? — вдруг становится строгим.

— Ммм… больше не буду, — отвечаю неловко.

Мне неловко, потому что впервые в жизни мне будто неловко войти в собственный дом. Будто я больше здесь не хозяйка. И не только потому, что здесь, кажется, завелась другая хозяйка. Это еще и потому, что за две недели, которые здесь не живу, родные стены стали немного воспоминанием. Теперь моя жизнь привязана к Дубцову настолько, что там, где нет его… нет даже его следов, я чувствую себя не в своей тарелке. Я просто жить без него не могу, вот так!

— Я в общем-то на секунду… — пячусь к двери. — Мне уже ехать надо, я опаздываю.

— Ну, хоть чаю попей, — ворчит дед.

— Да, с тортом, — присоединяется Наталья Семёновна.

— Не могу, честно, — строю виноватое лицо. — Время… — стучу пальцем по своему запястью, будто у меня там часы.

Помимо всего прочего, мне, черт возьми, нужно срочно рассказать Дубцову о том, что я обнаружила следы явного “преступления” в доме своего деда! Меня просто распирает от этого.

— Ну, тогда беги, — вздыхает женщина.

— Угу, — киваю, выходя на крыльцо. — Эмм… спокойной ночи…

Боже, что я несу?

Сбегая по ступенькам, вызываю такси и гарцую на месте по порывами ветра в ожидании.

К моему ужасу, из калитки дома на противоположной стороне улицы выходит мой сосед Юра.

Вот, только этого не хватало…

Кажется, в последний раз я видела его в другой жизни. Еще до того, как моя жизнь на целых десять дней скукожилась до стен больничной палаты, в которой я провела худшие часы своей жизни. Бесконечные капельницы и ожидание. А потом, в один день, все закончилось. Я открыла глаза и, вместо того, чтобы прятаться от дневного света и воздуха, втянула его в себя полной грудью. От этой легкости я даже расплакалась, и с ужасом думала о том, что могла бы не выдержать того армагеддона, который устроил в моем организме наш с Дубцовым ребенок.

Замерев на той стороне дороги, Юра поднимает руку и машет мне.

Выдыхаю с облегчением, когда из-за угла появляется машина такси, и я исчезаю в ней раньше, чем он успевает решить: стоит ли ему перейти улицу или нет.

Я не сталы бы прятать голову в песок, реши он подойти. Я уверена, что для него наш поцелуй не значит и чертовой тысячной доли того, что значит для меня. Для меня он стал ярким напоминанием о том, что я не терплю на себе хоть чьи-то руки, кроме рук Кира. Даже ласковые прикосновения его бабушки кажутся мне немного инородными, в то время как его руки… его манеру меня касаться я узнаю с завязанными глазами.

В ответ на эту мысль под кожей искрится возбуждение и трепет.

Боже… это противозаконно, быть такой влюбленной в собственного мужа.

Мечтательно прикусив губу, смотрю в окно такси.

Он напоминает о себе через десять минут пути, то есть, когда меня от него отделяет еще столько же.

— Тебе часы подарить? — спрашивает без прелюдий.

Он разговаривает так, будто зажал трубку между плечом и ухом. Его голос фонит и тонет в оглушительном шуме на том конце провода.

— Я предупреждала, что опоздаю, — возмущаюсь.

— “Минут на пятнадцать двадцать”, — цитирует он меня. — А не на полтора часа.

— Я заехала к деду, — поясняю.

— Где ты?

— Близко, — паясничаю. — Прямо как весна.

— Как весна? — тянет.

Знакомая хрипотца в его голосе отзывается вибрацией во всем моем теле.

Черт…

— Угу, — улыбаюсь.

— Я встречу тебя на входе.

— Я буду через десять минут. Красный форд… восемь шесть восемь…

— Отбой, — объявляет Кир и кладет трубку.

Сегодня день открытия музыкального кафе, и парни, Никита Барков и Стас, попросили его поприсутствовать, как было оговорено с самого начала. Я знаю, он и сам хотел пойти. Когда я спросила, жалеет ли он, что выбыл из проекта, Кир ответил, что у него есть о чем подумать, вместо того, чтобы “распускать нюни”. То, что чисто гипотетически он планировал их “распускать”, показатель того, что добровольно он бы это дело не бросил.

Злость на его отца скручивает мои пальцы в кулаки. Точнее, на мужчину, которого он “называл” отцом. Дела у нашего бывшего мэра не очень. Я забрала свое заявление из полиции, потому что мотаться туда для дачи показаний было выматывающе, а он не собирался сдаваться просто так. Но всей этой заварушки было достаточно, чтобы на него со всех сторон посыпались проблемы. Его сняли с должности, и где он сейчас мы вообще толком не знаем. Отец Стаса утверждает, что его нет в городе.

Тяжбы с ним — это было выматывающе не только для меня, но и для бабушки Кирилла, ведь каким бы отъявленным уродом ее сын не был, он все же остается ее сыном. Однажды она обмолвилась, что стыдится того, будто люди решат, что это ее воспитание, но ее старший сын всегда был близок с отцом, ее покойным мужем, и это… его воспитание. Она сказала, что особенно горько ей от того, что когда-то она упустила своего ребенка, сконцентрировавшись на младшем сыне, отце Стаса. Наверное, это особенность ее возраста — она будто подводит итоги, но мне кажется, что этот вопрос мучал ее уже не первый год. Может быть поэтому она так полюбила внука, пусть и не родного. А когда поняла, что он не родной, полюбила только больше.